В чужой игре. Просто ужас какой-то… - Николай Старинщиков

– Что с тобой? – спросил Садовский.

– Крыша едет, – признался Матрос. – Морг приснился. Жмур лежит на столе, а дуборез его кромсает.

Шаркая подошвами, к ним подошел Вагин. Ну и вид тоже бывает у человека – словно всю ночь висел вниз головой, как летучая мышь. Оттого и припух.

– Ничё не осталось? – спросил он, тоскливо глядя на стол.

– Говорил, чтоб не налегали… – крякнул Матрос.

– А этот где? – спросил Вагин.

Никто не знал, где мог быть Жеребец. Взял и ускакал, пока все лежали. Матрос осторожно щупал карманы, надеясь, что никто не заметит. Напрасно старался, от Вовочки не скроешь. Он помнит, какие конкретные бабки лежат у того внутри.

– Короче, расходимся… – решил за всех Матрос. – Потом встретимся. Не нравится мне эта хата.

Сказал, как последняя инстанция.

– А доля? Надеюсь, ты не забыл? – напомнил ему Садовский.

– За кого держишь? – спросил Матрос.

– Квартира ему не понравилась… – ворчал Вовочка. – Жеребец – пацан еще тот. Отошел, может…

– Причем здесь этот гнилой базар? – Матроса мелко трясло. – Деньги при мне. Шмотки продадим и поделим… Для чего сейчас деньги крошить?

Садовский играл челюстями. На лице – улыбка, а на щеках – бугры.

Входная дверь тихо отворилась, в квартиру вошел Жеребец. Вовремя явился, чуть до кулаков не дошло у товарищей.

В руках у Жеребца пластиковый пакет.

– К столу, пацаны! Пришлось музыкальный центр толкнуть каину.

– Какому?! – для вида спросил Матрос.

– Да тут одному, – опустил глаза Жеребец. – Рядом живет. Гнилой весь, зараза. Четверть цены уплатил, бобер.

Он поднес сумку к столу и стал выкладывать из нее продукты. Литр водки поставил на середину. Крабовые палочки – четыре пачки – на каждого по штуке. Закусывать ими хорошо. Пару банок ставриды и четыре шпрот. Палку колбасы «Сервелат». Сигареты. Целый блок.

– Хлеба, конечно, не принес, – проскрипел Матрос

– Хлеб еще вчерашний остался. Надо доесть…

– Тогда вздрогнули, – хлопнул тот в ладони. – У меня серьезный к вам разговор.

Садовский вцепился в бутылку, стал крутить винтовую пробку. Резьба сорвалась.

– Дай ножик, Матрос.

Тот вынул из кармана складной нож и, не торопясь, протянул.

Вовочка разложил лезвие, поддел пробку, разрезал и снял. Затем наполнил до краев большие рюмки.

– Понеслись… – выдохнул Матрос.

Он не глотал водку – жидкость сама вливалась внутрь, а кадык не вздрагивал. Разорвав пачку крабовых палочек, он сунул одну торопливо в рот и стал жевать.

– Классический закусон, – говорил он с набитым ртом.

Ребята тоже тянулись к закуске.

– Если скрестить бульдога с волкодавом, – продолжил Матрос, – то получиться…

– Лев, – закончил за него Садовский.

– Не угадал. Получится говнодав. Но я не хочу, чтобы наша фирма превратилась в ее подобие. Нам нужны средства. И храниться они должны в одном месте. Конечно, каждый может забрать свою долю, но часть, или пай, надо оставить. На тот случай, если придется рвать когти или чалиться. Правильно я говорю?

Пацаны молчали. Дело говорит Матрос. С другой стороны, каждый помнил, сколько Матрос вчера зацепил на квартирах.

– Кому-то кажется, что я слиняю?

Парни вскинулись. Как он мог до такого додуматься. Без его богатого опыта они ничего не стоят. Они согласны. Садовский тоже согласился. Пусть все деньги у Матроса останутся. Пусть он ими командует. А вещички они потом продадут и поделят на четыре равные части.

Водка расслабляла. И то, что до этого Вовочку волновало, отступало на задний план.

– У меня квартирка есть на примете. – По лицу Матроса скользнула улыбка. – Сегодня можно сбегать. С нефтепромысла приехал один – и к теще… В деревню подался. Заработками хвалиться поехал.

– Опять по веревке спускаться? – Вовочке мерещился асфальт в бездонной пропасти.

– Ты чё, Кочан? Тебя тошнит от возвышенности? – Взгляд у Матроса потяжелел: Матрос – смелый квартирный вор, настоящий скокарь. Он ничего не боится, зато некоторые вращают от страха глазами.

– Тебе показалось… – Вовочка кисло улыбнулся.

– Тогда жуем, пьем и отдыхаем. А вечером побежим.

Матрос поднял рюмку и, не чокаясь, выпил. Чокаются только дураки.

Однако литр на четверых – это не так уж и много. Это совсем ничего. Но Матрос заартачился.

– Позабыли? Вечером дело…

Пацаны с трудом успокоились.

– Можно просто прогуляться по улицам, – смягчился Матрос. – Ведь никто нас не знает…

Действительно. Никто. А если и видел кто, так это ни о чем не говорит. «Не пойманный – не вор», – вот главный аргумент вора-домушника. Впрочем, как и довод любого другого вора.

Они вышли гурьбой из квартиры, спустились на улицу и пошли вразвалку, покуривая. Глаза по привычке бегали по верхним этажам. На проспекте Ленинского Комсомола они остановились. Громадное здание недавней застройки манило глаз. Фигурчатые стены обросли спутниковыми антеннами, как грибами после теплого дождика.

– Вот бы нам туда попасть, – пялился кверху Садовский.

– Совсем ты, что ли? А уходить как ты будешь? Там же охрана… – сомневался Жеребец.

– Старуха, чай, сидит на воротах.

– Выкинь из головы, – скрипнул Матрос. – Хватит на наш век и этих. – И посмотрел в десятиэтажное здание напротив. Народ там жил менее состоятельный.

Через пару кварталов четверка слегка утомилась и застыла около сквера, недалеко от киоска.

– Сбегать мне надо, – буркнул Матрос и пропал в зарослях.

Парни купили в киоске пива, расположились на скамье и принялись шелушить вяленую чехонь, запивая пенистой влагой. Оставили после себя кучу рыбьих костей.

Матрос вынырнул из кустов с недовольной физиономией – на пять минут оставить нельзя. Сам ухватился за недопитую бутылку в руках Садовского, потянул на себя, не глядя. Жажда его одолела.

Вовочка разжал пальцы.

– Вечерком. Сегодня, – сказал Матрос и влил в себя пиво, словно в воронку.

– А я бы все же залез в тот скворечник, – мечтал Вовочка, цвыкая от счастья зубами. – Меня туда тянет. Интересно, как у них там?

Он успел побывать в пяти квартирах и теперь ничего не боялся. Веревка бы только выдержала. Остальное – дело техники.

Они двинулись в обратном направлении. По пути Матрос вынул из кармана пятисотку и протянул Садовскому.

– Купи литр, Кочан. И жрачку…

Вовочка без особого энтузиазма принял купюру и повернул к магазину. За шныря лагерного держит его Матрос.

Поджидая Садовского, группа медленно отошла к углу. Вовочка догнал их с пакетом в руке. Голова набок. Даже взмок от усердия.

Друзья продолжили путь. Вот опять то красивое здание, которое всё в «тарелках». Вовочка задрал кверху голову.

– Это как надо людям жить, чтобы у каждого тарелки висели на балконах?

– Шею свернешь, – усмехнулся Матрос.

Они возвратились к Конькову и принялись за выпивку. На закуску Вовочка прикупил в магазине здоровенный окорок. На свои, между прочим, деньги.

– Сейчас мы его смулендим, – радовался Вагин.

– Тебе диету надо соблюдать, а то опять опухнешь, – припугнул Матрос.

Вагин недовольно сверкнул глазами:

– Как по квартирам шмонать, диету не спрашивают…

– Не плачь. У нас семья. А в семье должно быть все едино, – успокоил его Матрос и улыбнулся, обнажив сбоку вставленные желтые зубы.

«Кучеряво у него получается, – отметил про себя Вовочка, – что даже я поверил».

Выпивка шла своим чередом. Матрос рассказывал, как первый раз отбывал срок на общем режиме. Учил, что допустимо в среде осужденных, а что нещадно карается. Он дважды побывал за колючкой, и за оба срока ничему не научился. Руки по-прежнему тянулись к чужому добру. У Матроса дома жена и двое детей – одному двенадцать, второй семь. Но папа в очередной раз куда-то исчез – для них он то ли в загуле, то ли шабашка опять подвернулась.

– В розыски только не подали бы, – вспомнил он о семье.

Впрочем, Матросу было точно известно, что не подадут. Не зря он сегодня отлучался, пока остальные сдирали с вяленой рыбы жесткую чешую. Заскочил домой всего на минуту и передал добычу жене.

У той улыбка от уха до уха – отродясь таких денег не видела, чтобы золотистыми купюрами и толстой пачкой. Рука радуется, чувствуя упругую толщину.

«Семья» в течение получаса прикончила водку и окорок. В квартире слоями пластался табачный дым. Низкорослый тощий Матрос рассказывал пацанам об отличии колонии-поселения от обычной зоны. Туманно у него получалось. Слишком быстро и неясно. Выходило, что колония-поселение – это вроде рая с любимой, но в шалаше. Язык у Матроса стал вязнуть между зубов, он опрокинулся на диван и затих.

– Вырубился наш крылатый! – усмехнулся Вовочка и снова полез за сигаретой.

Но Матрос вдруг дернулся на диване, отворяя веки: